Бринс Арнат. Он прибыл ужаснуть весь Восток и прос - Страница 46

Теперь уже мамушка попыталась незаметно шмыгнуть в дверь, но Констанция успела ухватить край ее юбки:

– Татик-джан, это может остановить только сам Эмери!

– От князя и от тебя, я смотрю, тут ничего не зависит…

– Князь уже так далеко зашел, что без урона для своей чести не может сдаться. А духовному лицу смириться никогда не зазорно. Князь от патриарха только денег добивается!

– Денег и повиновения!

Мамушка сразу оказалась в стане врагов Шатильона: вслух заявляла, что Рено в подметки Пуатье не годится и даже взгляда ее анушикс не достоин. И уж конечно, старая армянка не простила новому правителю удачного похода против армянской Киликии. Армянский царь Торос II Рубенид еще лет десять назад бежал из ромейского плена, поначалу скрывался у своего кузена Жослена II де Куртене в графстве Эдесском, а когда Византия увязла в борьбе с анатолийскими сельджуками, исхитрился захватить у империи немало киликийских земель. Поэтому в обмен на признание Шатильона князем Антиохии автократор потребовал от него вернуть Византии отторгнутые Торосом владения. И напрасно Констанция напоминала татик, что это император заставил князя воевать с армянами.

– Ишь ты, василевс заставил! Из чужой-то кожи широкие ремни легко резать! А патриарха Антиохии обмазать медом и бросить мухам на съедение ему тоже василевс повелел?!

Грануш, ничего не поделаешь, всю жизнь как щегол на серебряной цепочке: любовь держит няньку подле Констанции с ее выводком, но старушка не в силах перестать болеть душой за своих армян и втихаря молиться за них. Да только понапрасну: везение Шатильона равнялось его дерзости. С помощью тамплиеров Рейнальд отвоевал у армян Александретту, а затем потребовал у Константинополя возмещения понесенных им расходов. Ромейский самодержец надменно отказал, требуя завершить покорение Киликии. Как и все остальные, Мануил не представлял себе, сколь безудержен и неистов Рейнальд.

Получив отказ, князь не удовольствовался унижением византийского посла. Он тут же передал завоеванную Александретту тамплиерам. Храмовники вдобавок восстановили крепость Гастон, запирающую вход в Сирию. Шатильон же примирился с Торосом, и теперь оба задумали совместный поход против Византии. Для этого требовалось золото, и Рейнальд уже знал, где его взять.

Однако патриарх Эмери Лиможский, смиренный клирик, миролюбивый книжник, Христов служитель, свет учености Земли Воплощения, любитель мудрости древних, прославившийся своей любовью к правоверным христианам и милосердием к иноверцам, отказал воинственному рыцарю наотрез. Рено, не убоявшийся властителя Ромейской империи, не поколебался и патриарха пыткой принудить к щедрости. А тот теперь упирался, истязая себя и всех вокруг своими муками.

– Это князь европейским обычаям следует, у них в Европе принято сурово наказывать, – длинный нос мадам де Камбер шевелился, как у жующей кусок сыра мыши. – Там преступников четвертуют и на кострах сжигают, а насильников на мостах за мошонку подвешивают.

Дама Доротея явно подобные расправы одобряла, но мамушка возмущенно всплеснула руками:

– Так то преступников и насильников, а Эмери Лиможский, хоть и латинский патриарх, а все ж подобной казни не заслужил!

Констанция закрыла лицо ладонями, пытаясь прогнать возникающие перед глазами кровавые, залитые жгучим медом язвы обнаженного старика и вьющихся над ним мух, оводов и ос:

– Я изнемог от вопля, засохла гортань моя, истомились глаза мои от ожидания Бога моего…

Рейнальд был отважным и хитроумным военачальником, верным предводителем антиохийских воинов, выказывал почтение супруге и проявлял отцовскую ласку их дочери Агнессе, непорочному ягненку. Но после двух лет супружества Констанция больше всего на свете боялась непредвиденных, непонятных, пугающих деяний мужа. Ничего плохого Шатильон ей не учинял, слова грубого не говорил, даже голоса не повышал, однако стоило ему взметнуть брови, уставить в нее пронзительный, недоуменный, недовольный взор – и у нее холодело под ложечкой.

Крики замолкли, внезапная тишина оглушила. Констанция привстала. Скончался упрямый прелат или уступил наконец? Тишина звенела в ушах, терзала неизвестностью пуще воплей страдальца.

– Вивьен, узнайте, что там происходит.

Из юного шалуна, которому жадность, малодушие и лень прощались за забавность и обворожительность, Вивьен умудрился превратиться в плешивого батлера с одутловатым лицом. Несмотря на отросший животик, щеголь наряжался по новой моде в очень узкий в плечах и длинный котт, расширяющийся на бедрах множеством вшитых клиньев. Видом своим весьма гордился, постоянно оправлял завязки и с удовольствием оглядывал грушу своей фигуры в каждом отражении. Из юного ангелочка получился старый черт, ворчала мамушка. Несчетное количество раз княгиня намеревалась прогнать его за постоянное вранье и злобные пакости и непременно решилась бы, но еще на брачном пиру Шатильон подошел к Вивьену и внезапным ударом кулака свалил беднягу наземь:

– Это тебе за Симона Ришара, тварь!

Присутствующие при виде окровавленного валета оторопели. Тогда антиохийцы еще не привыкли к непредвиденности и безудержности своего правителя. Констанции стало жаль беднягу, потерявшего от удара два зуба, и она больше не помышляла об изгнании шалопута, хоть наглый бездельник по-прежнему ни на что не годился. Трус и сейчас заколебался, но княгиня так стремительно повернулась к нему, что он шмыгнул носом и поплелся к дверям, волоча ноги, словно брел против необоримого речного течения.