Бринс Арнат. Он прибыл ужаснуть весь Восток и прос - Страница 103

К оглавлению

103

Регентом королевства при несовершеннолетнем Бодуэне Прокаженном стал Раймунд Сен-Жиль. В ту зиму, когда все сельджукские атабеки и наследники покойного Нуреддина спорили между собой за его наследство, граф Триполийский вместо того, чтобы создать из алеппцев, ассасинов, мосульцев и всех прочих врагов Айюбида крепкую коалицию и ничтоже сумняшеся напасть на общего противника, умудрился четыре месяца проспорить с возможными союзниками об условиях будущего альянса. Выставлял немыслимые требования и отклонял компромиссы до тех пор, пока к весне Саладин не завладел всей Сирией, за исключением Алеппо и Мосула. И тогда регент подписал перемирие с Саладином, предоставив главному врагу франков самое необходимое – время. Так Юсуфу ибн Айюбу удалось невероятное: объединить под своей властью огонь и воду – суннитских сельджуков и египетских арабов, бывших шиитов. Почти вся империя Зангидов досталась простому курду.

Как Рено и ожидал, Сен-Жиль оказался слабым, бездейственным военачальником и был полезен Утремеру не больше, чем евнух в свадебной постели. Латинский Восток нуждался в предводителе решительном, изобретательном, отчаянном и бесстрашном. Шатильон знал только одного такого человека, но день шел за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, лето сменилось осенью, старый год – новым, а человек этот по-прежнему гнил в алеппском подземелье.

* * *

Гильом, архиепископ Тирский, сел так, чтобы видеть лик Бодуэна IV, милостью Божией Латинского короля Иерусалима, защитника Гроба Господня и своего дорогого воспитанника. Архиепископ уже много лет сочинял правдивые хроники о деяниях франков за морем и ведал о каждом из иерусалимских венценосцев все, что сохранилось о них в человеческой памяти, и потому мог смело утверждать, что этот монарх – самый выдающийся из всей великолепной плеяды правителей Святой Земли и Града Мученичества. Уж на что пытливым был ум его друга Амальрика, упокой Господь его душу, почивший монарх даже постулатов христианства не принимал на веру и выпытывал у Гильома неопровержимые логикой доказательства существования загробного мира, а все же юный Бодуэн IV в зачатке проявлял больше решительности, чем было у его отца на пике успеха. Сердце архиепископа сжималось, когда он понимал, что буйное и ранее цветение даровано хранителю Града Христова, прозванному Прокаженным, потому что зрелых годов у него не будет – яркая утренняя звезда светит недолго. Чем могущественнее, способнее и деятельнее оказывались отростки правящего дома Анжу, тем быстрее косила их смерть, а этот благородный юноша хоть и был обезображен отвратительной хворью ужаснее всех прочих людей, а тем не менее являлся самым прекрасным Божьим созданием.

Пятнадцатилетний венценосец восседал во главе стола, загораживая собой окно. Изъеденное проказой, перебинтованное лицо пряталось в тени низко надвинутого капюшона. Правая рука Прокаженного тоже была плотно обмотана в белые, похожие на саван, пелены и недвижно покоилась на подлокотнике. Гильом помнил, как шесть лет назад впервые обнаружил, что мальчик не чувствует в ней боли. С тех пор рука полностью отказала несчастному. И все же с каким достоинством держался король, как красиво ниспадала с его широких плеч византийская далматика! Бодуэн IV не из тех, кто сдается: он научился держать меч в левой руке и управлять конем одними ногами, да так, что во всем Утремере не было наездника искусней.

Слева от его величества прилепилась Агнес де Куртене, плющ на могучем дубе, ржа на железном клинке, тля в венчике розы, вошь в одежде святого пилигрима. Амальрик после расторжения их брака благоразумно удалил от своих невинных чад эту порочную, ненасытную к мужчинам и деньгам женщину. Дофина король поручил ему, Гильому, ученейшему сыну Утремера, получившему превосходное образование в Париже и Болонье. Господь ведает, что пастырь сделал для своего воспитанника все, что было в его слабых силах. А принцессу Сибиллу растила покойная аббатиса Иоветта, ее двоюродная бабка, единственная из четырех дочерей Бодуэна II, родившаяся в пурпуре и пользовавшаяся в королевстве всеобщим уважением. Впрочем, те времена, когда женщины в Утремере почитались за свои добродетели и набожность, миновали безвозвратно. Ныне до того дошло, что некоторые отчаянные дочери Евы умудряются в боях участвовать, скрываясь под шлемом и доспехами.

Не успел Амальрик вручить душу Господу, как Агнес де Куртене явилась ко двору. О распутной стяжательнице ходили чудовищные слухи, что она состоит в преступной связи с Ираклием, нечестивым архиепископом Кесарии, и с неким новоявленным французишкой Амори де Лузиньяном. Но чистый, наивный Бодуэн привязался к недостойной матери со всем жаром нерастраченной сыновьей любви еще и потому, что недуг лишил юношу возможности сочетаться браком с женщиной. Мало того, что за грехи родительницы смертельная хворь настигла ни в чем не повинное дитя, так вдобавок отрок был вынужден и блуд Агнес искупать собственным невольным целомудрием.

Графине наверняка уже за сорок, она же почти ровесница Гийому, но вавилонская блудница явно полагает, что ее возраст незаметен: утянулась непристойным манером в карминные одеяния, щеки рдеют ярче, чем положено природой, истончившиеся губы рассекают бледное, усохшее лицо похабной красной щелью.

За длинным дубовым столом расположились десять членов Высшей Курии Иерусалимского королевства, на скамьях вдоль стен восседали церковные прелаты. Его величество заговорил негромким, хрипловатым голосом, едва заметно заикаясь и чуть подавшись вперед от усилия быть услышанным:

103